Записи на таблицах - Лев Виленский

чем не бывало, даже капля пота не стекла по его морщинистому загорелому лбу, только рука, сжимавшая тяжелый, почерневший деревянный посох, немного подрагивала. Ахав судорожно сглотнул ставшую горькой слюну, с трудом, давясь от отвращения, выпил глоток теплого кислого вина из фляги, которую вынул из складок плаща. Жрецы смотрели на царя преданными собачьими глазами, царь махнул им рукой. Вновь, с прежней силой взвыли дудки и трубы и заухали бубны. На сей раз в руках жрецов оказались мечи и копья, и они начали наносить себе порезы. Измазанные звериной кровью тела покрыла кровь человечья, крики сменились стонами и каким-то животным утробным ревом. Земля задрожала от сотен ударявших в нее ног, но сколько не бесновались они, не кричали и не потрясали окровавленным железом, а клонившееся на запад солнце озаряло смердящие куски мяса, праздно лежащие бурыми тряпками на дровах.

Элиягу подошел к Ахаву. Тот отшатнулся от него, словно увидел змею или скорпиона.

— Смотри, царь, — мягко и настойчиво сказал Элиягу — они не способны ни на что, жрецы Бааловы, потому что нет никакого Баала.

— А твой Бог есть? — спросил Ахав.

Вместо ответа Элиягу показал на двенадцать камней, которыми он окружил дрова с лежащим на них жертвенным мясом. Плоть выглядела свежей, словно бы только что пала телка от руки пророка. Вокруг камней Элиягу выкопал ров.

— Наполните водой четыре кувшина, вылейте их на мясо всесожжения и на дрова, — строго сказал пророк.

Слуги царя исполнили приказание этого странного старика. Двигались медленно, словно во сне, с ужасом глядя на прозрачные струи драгоценной воды, стекавшей наземь.

— Повторите, — вежливо и коротко бросил пророк.

Слуги повиновались, и второй, и третий раз лилась нагретая солнцем вода на жертвенник и на мясо, и стекала в ров, наполняя его. А потом слуги обступили жертвенник вокруг, и подошли солдаты, вставши рядом и положив на землю копья и щиты свои, и царская челядь осторожно бочком подобралась к жертвенным дровам, с опаской глядя то друг на друга, то на Элиягу. Жрецы Баала сгрудились кучкой на холме, наблюдая за происходящим издали, обессилившие, но глупо хихикающие и толкающие незаметно друг-друга кулаками.

Элиягу обошел жертвенник, внимательно осмотрел его, присел на корточки и опустил руку в воду. Нагретая влага ласкала пальцы.

— Господи, Боже Авраама, Ицхака и Исраэля! — звонким голосом воскликнул старик. — Да познают в сей день, что Ты — Бог в Исраэле, и я, раб Твой, сделал все по слову Твоему! Ответь мне, Господи, ответь мне! И будет знать народ этот, что Ты, Господи, — Бог, и Ты обратишь к Себе сердце их.

Огромное пламя взметнулось над жертвенником, из ничего возникло оно, желто-оранжевое, жгучее, с шорохом и гулом занялись дрова, языки огня взлетели к самому небу, пожирая куски жертвоприношения, и в треске и шуме исполинского костра с шипением испарилась вода из рва, и камни от жара побелели, а затем стали словно стекло. Огонь, сошедший с неба, был так силен, что от жара в небе птицы падали наземь, и столб дыма поднялся высоко-высоко над вершиной горы Кармель.

Столпившиеся вокруг жертвенника пали на колени, уткнулись лицом в землю. Многие рыдали, и это были слезы радости, словно свалилась с глаз пелена, и плотина, сдерживавшая их столько лет, прорвалась. Крик вырвался из сотен глоток, крик, который давно не звучал в воздухе Исраэля:

— Господь есть Бог! Господь есть Бог! — кричали в едином порыве царские слуги, челядь, конюхи, пожиратели жирной снеди и худых каш, грешные и глупые, обманутые и несчастные. И с ними вместе, набрав полную грудь воздуха, закричал царь Ахав:

— Господь есть Бог!

А потом с немым вопросом взглянул на Элиягу. Старик сдвинул брови, его лицо сделалось страшным. Он провел ребром ладони по шее, резко, приоткрылись сухие тонкие губы и раздался негромкий приказ

— Схватите пророков Бааловых, и не спасется ни один из них!

Жрецы Баала ничего не понимали. Их, властителей людских дум и желаний, волочили по земле, били ногами, им вязали руки, они даже не могли сопротивляться. Вокруг них танцевали лица, ранее подобострастные и улыбающиеся, они горели от ненависти и какого-то странного прозрения, овладевшего покорными еще вчера слугами. У потока Кишон, иссохшего совершенно, у его страшного, покрытого трещинами мертвого русла, жрецов поставили в ряд, и старый Элиягу, сделавшийся неожиданно молодым и сильным, вонзал острый нож в сердце каждому из них, и кровь струилась в сухое русло. Тела швыряли вниз, и те падали, еще теплые и бьющиеся, грудой безмолвной плоти. Окончив жертвоприношение свое, Элиягу посоветовал Ахаву есть, пить и ждать. Царь повиновался.

Тяжело было у Ахава на душе. Не оттого, что зарезаны были, как скот, жрецы — царь никогда не жаловал их. Не оттого, что не помогли казненным ни Баал, ни Ашейра. Ахав не верил до сего дня в заступничество высшей силы, да и пророкам Бога Иудеев их Бог не помогал, когда их, по приказу Йезевели, казнили и истязали. Но взявшийся непонятно откуда огонь словно вылизал языком своим горячим царскую душу, и стало у него в груди пусто, как было в русле потока Кишон, пока не бросили туда обезглавленные трупы. И пока царь с трудом проглатывал ставшие сухими куски хлеба и овощей, Элиягу, вскарабкавшийся на вершину горы Кармель, склонился к земле и прижался к ней лицом, встав на колени и вытянув руки на ее поверхности, как склонялся он когда-то над умершим и воскрешенным сыном Батбаал. Семь раз он склонялся над землей, и на седьмой раз мальчик-слуга, увязавшийся за старым пророком, испуганно пробормотал

— Дедушка-пророк, а, дедушка… Там, далеко, там такое, темненькое… Облачко, маленькое совсем…

— Скажи царю, чтобы запрягал коней в колесницу и спускался с Кармеля, чтобы дождь его не настиг! — сказал Элиягу, и в глазах его блеснули слезы. Он еще раз повернулся к небу лицом, запрокинул голову высоко-высоко, порывы ветра, холодного и сырого, развевали седую бороду, теребили волосы, пытались сбросить с головы шапочку. Но Элиягу было тепло, даже жарко. Он почувствовал, как с неба опустилась к нему огромная красивая рука, потрепала его по щеке, погладила по волосам. И в восторге закричал старый пророк голосом, в котором утонул шум приближавшейся бури:

Господь есть Бог!!!

Небо покрылось тучами, серыми, рваными, с тяжелыми краями, и дождь, о котором три года не было слышно в Исраэле, полил с неба, и его тугие струи, несомые сильным ветром, хлестали царя и его свиту по головам. Кони едва тащили колесницу, в которой холодный дождь стекал по стенам, образуя лужицы, грязь облепила колеса, те чавкали сыто по напоенной земле, скрипели оси, радостно шли, ступая по мокрой, пахнущей влагой грязи, слуги и